Был год. Мы были мотыльки. Некровожадны и легки.
Плели из Времени-реки напевы и мотивы.
В то время Времени-река была не толще ручейка,
И доносилось с маяка: «Мы скоро встретимся, пока,
На Луне, на Луне,
В той стране, где все мы живы».

Тут над водой раздался стон: «Я не рыбак, я почтальон,
Тут клоуны со всех сторон! Шуты, лишенные имён!
Их не понять, им не помочь, кривляки, убирайтесь прочь!
Я тоже здесь, на дне реки, я без ноги и без руки,
Я весь из боли и тоски,
Мои глаза как сливы.
Скажите там моей родне, пускай поплачут обо мне,
Пускай не плачут обо мне, я подожду их в стороне,
На Луне, я подожду на Луне,
В той стране, где мы все живы».

И он завыл, протяжно так, и стало ясно — не рыбак!
Скорее плачет, чем поёт:
«Я здесь в плену который год, и сквозь поверхность вешних вод
Я вижу все наоборот, и движусь задом наперед;
Меня влекут приливы.
Тот дом с плющом, окно в стене и занавеска на окне
Всё размывается в волне.
Как на Луне, в волне, как на Луне,
Как в той стране, где мы все живы».

И вдруг он перешел на крик: «Я не какой-нибудь шутник!
Я не чета и не пята! Я сплошь одни нарывы!
Хозяин этой тишины мне разрешает видеть сны,
Но только это сны с Луны, но только это сны с Луны,
Из той страны,
Из той страны, где мы все живы».

Он как-то вдруг напрягся весь и начал к нам на берег лезть.
Не в силах на берег взойти, он все пытается ползти.
И движет поперек волны хребет коричневой спины.
Ему на берег нет пути, но он пытается ползти.
И с плеч его стекает грязь, а он ползет, хрипит смеясь,
По Луне, смеясь, по Луне,
По той стране, где мы все живы!